Скандал с организованными подростковыми суицидами, который захлестнул Россию после публикации в «Новой газете» («Группы смерти», №51, 52, май 2016 г.), – это определенный рубеж, который может оказаться очень полезен для общества и страны, если это явление будет по-настоящему осмыслено и приведет к системным решениям. Прежде всего, его нельзя сводить к отдельным аспектам – проблеме подростковых суицидов, проблеме недостаточного контакта родителей с детьми или проблеме контроля происходящего в Интернете. Все эти аспекты присутствуют в данной ситуации, но ни один не является ключевым.
Самый грозный признак, который характеризует данную ситуацию, — это наличие организованной структуры, которая способна стабильно и регулярно функционировать на протяжении длительного времени, вовлекая подростков в самоубийственные группы и поддерживая их на этом пути – без кавычек – в ад.
Из данных, которые приводит «Новая газета», следует, что организация процессов в этом образовании (регулярные звонки, поддержка отсчета дней для каждого подростка и т.п.) налажена на достаточно высоком уровне, более характерном для сетевых структур коммерческого – например – характера, чем для группы энтузиастов-любителей. Организация очень настойчива в поддержании своей деятельности: при закрытии одних страниц открываются новые, группы в сети очень многочисленны.
При этом методы, применяемые по отношению к вовлекаемым подросткам, — например, лишение сна, – давно известны психологам и характерны для деструктивных сект или организаторов мошеннических психологических тренингов. В том числе, определенные параллели можно провести с методами вербовки молодых людей в запрещенную в России экстремистскую организацию «Исламское государство». Кроме того, организаторы данных групп как минимум имитируют связь с течением сатанизма, используя в своих мемах определенную библейскую и сатанистскую символику.
Реакция нормальных людей на такие темы — от ужаса до брезгливости, однако с точки зрения общественной и государственной безопасности интересны другие моменты.
Во-первых, следует с самого начала отбросить версию о том, что подобную системную работу может поддерживать исключительно деструктивная энергия сатанизма, питающая любителей-одиночек, — по сути, именно этот вариант рассматривают некоторые СМИ либеральной направленности, например, Lenta.ru, предлагающие в качестве объяснения чей-то энтузиазм сектантского характера. Вокруг энтузиастов-«гуру» действительно время от времени формируются секты, но их руководители питаются не только восхищением последователей, но и вполне материальными ресурсами, которые поступают от членов организации. В данном случае этот аспект не выявлен – детей склоняют к тому, чтобы убить себя, но от них не требуют принести из дома ценности или выдать номера счетов родителей. Таким образом, интересующий организацию ресурс – это сами дети и их действия, которые они могут осуществить «на заказ», включая их готовность к самоубийству. Как этот ресурс «монетизируется», расследование «Новой газеты» ответа не дает (по сути, и не ставит), поскольку, по всей видимости, эти вопросы решаются за пределами общения подростков со своими кураторами в «группах смерти».
Возможные варианты можно предположить. Один из них – существование (теоретически возможное) «рынка смерти», аналогичного рынку детской порнографии. В этом случае видео (а возможно, и личное присутствие при самоубийстве) могут быть «товаром», предлагаемым «покупателю» за деньги. При этом, в отличие от потребителя детской порнографии, покупатель ничем не рискует – даже в случае, если будет застигнут непосредственно за получением файлов, их просмотром или окажется на месте самоубийства. В этом нет состава преступления – более того, это даже не вызовет общественного осуждения.
Такой «рынок смерти» теоретически мог бы существовать и во «взрослом» варианте, но взрослые менее управляемы, и риск его раскрытия гораздо выше. Примечательно, что склонение к самоубийству через Интернет как выделенный состав преступления практически полностью отсутствует в американских и европейских документах, посвященных безопасности детей в Интернете. Так, сборник федерального и регионального законодательства США, изданный Федеральным исследовательским центром при конгрессе США в 2009 году, содержит очень подробное описание преступлений, связанных с вовлечением несовершеннолетних в сексуальную деятельность, распространением порнографии, а также преследований и травли при посредстве сети (к последнему относятся угрозы и оскорбления), но непрямые подстрекательства к самоубийству могут находиться еще на грани закона. В ЕС проблема безопасности несовершеннолетних в сети отразилась в принятии Европейской стратегии для лучшего Интернета для детей (European Strategy for a Better Internet for Children) в 2012 году, которая ставит вопрос о необходимости ужесточения контроля за несовершеннолетними в сети. Однако механизмы реализации до сих пор вызывают споры. Один из главных вопросов – именно контроль за личной активностью несовершеннолетних в соцсетях.
Второй возможный вариант – отработка технологии управления массовым поведением, рассчитанным на молодежь, с целью использования этого деструктивного поведения в дальнейшем. Прослеживаются определенные параллели между безобидными флеш-мобами (собираемся в точке Х и подпрыгиваем ровно в 12 часов, это весело) в начале-середине нулевых и быстрым сбором значительных масс граждан с использованием мобильных средств связи во время «цветных революций» спустя несколько лет. Прямые параллели организаторов «групп смерти» с активной вербовкой сторонников исламскими радикалами (подробнее об этом – в следующем материале КГК по данной теме – прим. ред.) также настораживают – если сейчас эта технология отрабатывается на детях, которые режут себе руки и прыгают с высотных зданий, то потом «задания» могут быть расширены до использования подростков в терактах и убийствах. Кроме того, при наличии определенного процента «готовых к смерти» молодых людей в обществе есть возможность их мобилизации под проект, условно говоря, некоего «светского ИГИЛ».
Оба этих варианта могут показаться избыточными с точки зрения оценки потенциальных угроз, но отметать их не следует. Хотя бы потому, что рынок детской порнографии и сексуальных преступлений является жестокой реальностью. У этого явления есть и оборотная сторона — потребителями преступной «продукции» могут быть лишь люди, располагающие средствами, а значит, в преступную сеть вовлекаются часть тех, которых принято относить к «элите» — бизнеса, управленческого класса, даже масс-медиа. Это показал, например, недавний скандал с педофилией на BBC, в которую оказались вовлечены известные в Англии лица.
После вовлечения в такие преступления эти представители «элиты», помимо потери нравственного облика, становятся крайне уязвимы для возможного шантажа и могут быть управляемы со стороны. Поэтому для оценки степени этой опасности для государства и общества – при желании государства заняться этой проблемой – следует сосредоточить внимание не только на группах для подростков в сети, но и на возможных каналах продвижения потенциальной «продукции рынка смерти» для обеспеченных людей – в СМИ, культурной среде, психотерапии, на тренингах и т. д.
Второй вариант – массовый рекрутинг экстремистов под лозунгами сатанизма – также может показаться преувеличенным и слегка паническим объяснением. Но еще десять лет назад вряд ли кто-то мог предположить, что публичные массовые казни и сожжение людей в клетках неким трансгосударственным движением, набирающим «волонтеров» по всему миру, станут постоянными темами мировых выпусков новостей, как это было до вмешательства ВКС РФ в ситуацию в Сирии.
В любом случае, ни одно здоровое общество не может мириться с существованием в нем неких групп людей, организованно работающих на доведение детей до самоубийства, каковы бы ни были их цели. И любые меры контроля Интернета сами по себе не являются решением, так как Интернет является просто средой, в которой активировались такие группы лиц (теоретически, они могут действовать под прикрытием игр в альтернативную реальность и др., используя смс-общение или даже кодовую связь).
Под контролем, а точнее, под наблюдением, должны скорее находиться сами общественные группы, в первую очередь, молодежные, с тем, чтобы деструктивные процессы не обнаруживались лишь на столь далеко зашедшей стадии. Следует отметить, что, по личному наблюдению автора, слово «кит» и символ «групп смерти», приведенный в «Новой газете», стали появляться на заборах московских пустырей и асфальте еще как минимум года три-четыре назад, если не раньше – то есть, истоки этого явления лежат достаточно глубоко.